Нашего современника и соотечественника начала XXI столетия уже не удивишь маршрутами передвижений по Европе, Малой Азии и Северной Африке его предшественников столетней и полуторастолетней давности.
Ныне все эти места вполне освоены туристами из постсоветской России. Правда, в XXI в. они еще не стали здравницами в той же степени, в какой были для больных XIX и начала ХХ вв. Н.П. Хорошкевич принадлежал к последней категории путешественников, отправлявшихся туда "поневоле". Поэтому в его письмах преобладают "медицинско-оздоровительные" мотивы.
Второй темой его писем была природа, восхищение которой он выражал постоянно.
Наконец, стоит отметить интерес архитектора к расширению кругозора собственных детей. По-видимому, он владел тремя языкам - немецким, французским и итальянским, сетуя лишь на то, что не умеет ругаться по-итальянски. Н.П. Хорошкевич не только призывает старшую дочь обучаться иностранным языкам и обучать им младшее поколение, но и младшей дочери и сыну рекомендует изучать историю, пользоваться "Детской энциклопедией" и помогать в этом друг другу.
Важны его замечания о П.И. Бирюкове(стр. 32 сайта, сн. 149) и школе, которую посещали его дети. Видимо, выбор Н.П. Хорошкевичем гимназии Е.А. Репман для обучения детей был результатом серьезных раздумий о стиле современного духу времени образования.
Сохранившиеся открытки представляли иностранные города самых разных стран, быта и культуры их населения. Вместе с многочисленными путеводителями, которые привозил Н.П.Хорошкевич, они составляли пусть и мозаичный, но образ Европы. В этом отношении их значение не ограничивалось сиюминутными интересами собственных детей, которым, за исключением старшей дочери, так и не довелось собственными глазами увидеть все те города и страны, природой которых восхищался их отец. Эти открытки оказались источником информации и для его внуков и в какой-то степени правнуков.
В запертой, по выражению А.М. Курбского, "аки в адовой пустыни" стране, из которой выезжали лишь проверенные ГПУ, КГБ их же собственные функционеры, в высшей степени гордившиеся этим, в стране, в которой в середине ХХ в. были закрыты даже музеи (прежде всего Музей нового западного искусства, где были собраны коллекции Щукина и Морозова), зримые остатки прежней и "современной" западной культуры производили очень сильное впечатление.
Недаром ученики Л.Н. Хорошкевича в течение десятилетий после его кончины сохраняли благодарную память об открытии им целого мира импрессионизма, оказавшегося в СССР под запретом. (Но об этом далее, в воспоминаниях учеников Л.Н. Хорошкевича).
И, наконец, последнее. Открытки адресованы детям разного возраста. Поэтому репертуар самих тем ограничен возрастом будущих читателей посланий. Трудно рассчитывать на то, что перед ними автор полностью раскрывал свою душу. Но кое-что из этих кратких посланий можно извлечь.
Отправившись в первое путешествие, рачительный и бережливый архитектор и предприниматель сообщает цены пансиона, морских ванн и т.д.
В дальнейшем то ли привык, то ли более свободно располагал деньгами, но о ценах уже больше не писал.
Проблема "свое" и "чужое", которая сейчас так волнует наших соотечественников, в особенности, квасных патриотов, перед ним практически не стояла.
Он с интересом наблюдал обычаи других народов и их быт. Единственное неодобрительное наблюдение, скорее в плане самоиронии над вегетарьянством, касалось отсутствия каши в одном из ресторанов.
Соотечественники же, кажется, раздражали больше. По их адресу он отпускал весьма нелестные замечания (вплоть до непочтительной аттестации "обезьянами").
Нам же поразительными кажутся два обстоятельства.
Первое: полная аполитичность автора, а второе - несколько не соответствующее его "европеизму" антисемитское замечание.
Первая черта, видимо, действительно была присуща Н.П. Он "проморгал" Февральскую революцию, и не ожидал Октябрьского переворота, в результате чего не сохранил ничего из нажитого им собственным нелегким трудом, оставив без куска хлеба себя и своих детей.
Что же касается второго, то хотелось бы думать, что единственное небрежное высказывание на эту тему - показатель бытового настроения российских обывателей, настроения, не достигавшего у него степени подлинной ксенофобии, о которой с возмущением писала З. Гиппиус в своих дневниках.
В последние годы жизни он охотно принял в семью и полюбил колоритного азербайджанца, весьма далекого от него по своим общественным взглядам.
Но если мы неправы в оценке письма из Ниццы 1912 г., то с некоторым злорадством можно отметить, что его внучки исправили позорную ситуацию, народив правнуков с очень смешанной кровью, а "любимому изумрудному и пр." сыну подобные настроения вообще были чужды.