Содержание Галерея Гостевая книга
Новости О сайте Поиск
Сборник материалов по истории украинско-русского рода
XVI-XX вв.



"Мацай так определил их помощь в художественно обучении. Он говорит, что ни в коем случае не следует, на первых порах, сажать начинающих за рисунки гипсов, так как большинство молодых среднего дарования не выдержат и могут застояться на месте.
Вы знаете, в мастерской, где работают его ученики, я видел - на стенах развешаны гипсы, но студийцы только смотрят на них, проверяют, верней уясняют себе строение отдельных частей головы и тела, но рисуют живую натуру".
Спросил я его и о том, следует ли делать измерения карандашом в пространстве. Он очень вовремя приостанавливает злоупотребления этим, так как это не воспитывает глаза".
"Да, все это, несомненно, так, но я целиком за изучение и рисование с гипсов" - ответил Абрам - "Откуда в нашей действительности, может молодой ум почерпнуть прекрасные законы пластических обобщений.
В гипсовых копиях антиков мы ценим синтез мысли и пластической формы, необычайной, кристальной чистоты и силы.
Человек, не замечающий в жизни богатства, открывающегося через искусство прошлого, может делать только поверхностные, случайные и двухмерные вещи.
Я не вижу особой надобности волноваться только настоящим, как бы оно не было прекрасно. Выразительность листов гравюр Дюрера2содержит в себе силу конденсированного пара.
Я вспоминаю две гравюры: "Св. Иероним" и "Турнир".
Эпоха Возрождения в Италии и Германии замечательна необычайным интересом к предмету.
"Св. Иероним" сидит в светлой горнице. Лев улегся на полу с добродушием преданного пса. Широкополая шляпа, Несколько книг, стол в потоке света, струящегося из окна.
Этот Иероним - добрый и внимательный бюргер. Его соотечественники не доставляли ему столько тяжелых хлопот, сколько доставили теперь соседям, швыряя с неба торпедные фугасы.
Это сегодняшний день врывается так деспотично в келью Иеронима - мы беспомощны против нашествия варваров.
В гравюре "Турнир" два крупных куска строят всю композицию. Победитель и побежденный……..
Это черное на белом. Черное, местами переходящее в серое.
Опрокинутый всадник. Над ним другой, занесший копье для второго удара. Во всем энергия и сила.
Нет воздуха, но его и не нужно, нет - он в действии, он в предметах.
Но мы говорим о схеме. Надгробный гимн. Надгробный гимн. Горизонталь всегда выражает покой или утомление, склоненные линии всегда выражают печаль.
Нет нужды заменять эти знаки другими.
Обогащайте язык искусства новыми случаями и символами новых понятий.
Можно проследить, как грубая схема, возникая где-то на Востоке, постепенно изменяется, преломляется, разветвляется и пропадает, не дойдя до наших дней.
Искусство передвижников - уже потерянная схема. Вы возражаете?"
"А можно ли было изображать русского крестьянина, основываясь на этой схеме, да еще крестьянина 19-ого века?"
"Мы не можем поправить историю и то, что называется прогрессом, но черты новгородского Спаса (Вы видали эту икону?) не менее присущи русскому крестьянину, чем обескровленное его изображение руками интеллигентов, боровшихся с традицией.
Что может сказать об искусстве человек, не проследивший шаг за шагом предыдущих накоплений и понятий.
Они отображены в искусстве, как в чистой воде".
Тут мой собеседник принес записную книжку и прочитал выдержки из писем Николая Пуссена3.
"Простое содержание это естественное действие, а то, что называется "видением" есть действие разума, которое зависит от трех вещей: знания самого глаза, зрительного луча и расстояния от глаза до объекта".
"Содержание должно быть благородным, ни одно из его качеств не должно быть получено от мастера".
"Нужно начинать с композиции, потом переходить к украшению, отделке, грации, живости, костюму, правдоподобию, проявляя во всем строгое суждение.
Эти последние части от художника и им нельзя научиться.
Это - Золотая ветвь Вергилия4, которую никто не может ни найти, ни сорвать, если его не приведет к ней судьба"
.
От неожиданности я ничего не нашел возразить. Вошла нянька, прислушалась к словам о ветке Вергилия и стала рассматривать нас, выплескивая в раковину содержимое горшков.
Мы вышли в коридор. В зале с прекрасными колоннами, украшенными наверху барельефами с чашей и змеей, символом мудрой медицины, мы увидели старика в одном белье, в туфлях на босу ногу и накинутом на плечи халате.
С наклоненной головой, придерживая обеими руками кальсоны, он ходил взад и вперед по коридору, не обращая ни на что внимания.
Абрам загляделся на старика и стал отвечать невпопад. Он не мог оторвать глаз с движущейся фигуры, казалось, он решает какую-то задачу и в то же время погружается в непонятный мне мир.
Я ушел, оставив его одного.


____________________

2 - Дюрер Альбрехт (1471-1528) немецкий художник, гравер, скульптор и архитектор.
3 - Пуссен Николя (1594-1665)- французский художник. Большую часть своей жизни провел в Риме. Его первая работа "Вакханалии" указывает на большое влияние Тициана. Эволюционировал к чистому классицизму. Оказал большое влияние на живопись XVII в
4 - Вергилий Публиус (около 70-19 гг. до Р.Х.) - римский поэт ("Буколики"). Став другом императора Октавиана Августа, он познакомился с Меценатом и Горацием. Начал писать "Энеиду", но не закончил поэму.
Л.Н. Хорошкевич. Проза.




Вечер второй
А я вот расскажу Вам, если не надоело, один случай на фронте, когда мы уходили из Румынии.
Была ночь, немцы стреляли сзади, и обойдя виноградники справа, обстреливали и оттуда уходящие частим.
Вы знаете, как растут виноградники в Румынии?
На расстоянии метра друг от друга, как по линейке, насаждения лоз.
Чтоб они вились, протянуты горизонтальные проволоки, изредка прикрепленные к столбам.
Получается род забора, вдоль которого мы и шли, куда выведет, потому что нельзя перейти с одной линейки на другую.
Таким образом, мы никак не могли удалиться от немцев и только пригибали головы, чтобы немцы не заметили нас в виноградниках.
Шли гуськом. Шедший сзади пропал без единого выкрика.
Мы хватились позже и решили, что он убит наповал.
Возвращаться было нельзя и бесполезно. Мы продолжали путь вдвоем, оба с винтовками без патронов, оба раненые.
Я хромал на одну ногу, где-то в затылке сочилась кровь. Линейки заворачивали влево, завернули и мы и, пройдя неизвестно много, выбрались, наконец, из виноградников и сразу повернули влево от самых глубоких частей немцев.
Мой товарищ, хромавший рядом, вдруг остановился, заинтересованный чем-то белым на траве у дороги.
Остановился и я, мы оба наклонились. Товарищ поднял белое, стал вертеть перед глазами.
Оказалось это нога, человеческая нога!…
Этот рассказ произвел сильное впечатление на моего друга. Пользуясь тем, что его сознание раскрыто для понимания истинно трагического, я приготовил в мыслях еще один короткий рассказ.
Мы сделали перерыв.
Мой друг, казалось, наблюдал, что делалось за окном.
Метель не стихала, перед большим фонарем у входа быстро струились снежные вихри. Ветки кустарника колебались. Женская фигура с поднятым воротником, с ребенком на руках, и с ней мужчина выдвинулись из мрака и вошли, с трудом распахнув тяжелую дверь.
Мы помолчали еще с минуту, и я начал второй рассказ.
"В это же время, пока я не добрался еще до санпоста, мы заметили в стороне группу солдат.
Это было возле тех же виноградников. Один из них, сняв сапог, перевязывал ногу, другой сидел и курил, а третий……
На третьего я смотрел недоуменно, силясь понять, чем он занят. Третий сидел на земле, перед ним валялись винтовка и фуражка, а сам он с невероятным сосредоточием, что-то творил обеими руками.
Я подошел ближе и, что же Вы думаете, солдат пальцами правой руки приставлял висевший большой палец левой, старательно его тер, как, знаете ли, надевают перчатку, потом медленно поднимал руку до уровня глаз.
Его лицо выражало надежду, что приставленный палец прирастет.
Когда палец отваливался, он снова приставлял его, снова усиленно тер, и снова палец отваливался, как только рука поднималась.
Все трое молчали, а куривший серьезно и сочувственно, следил за манипуляциями раненого.
Я понял и сказал: "Так вот что...".
Я улыбнулся, как сатана, и мы пошли дальше. На этом моем рассказе закончился второй вечер наших вечеров.

Вечер третий
Ах, мой друг, осенние дни так безнадежны, так навевают безысходность.
Рассказы человека, живопись передвижников не есть ли все это все то, что выросло под монотонными каплями долгих дождей?
Передо мной рисуются большие дороги, березы по бокам, стихи Есенина, запах сырости, овина, истоптанные сапогами сени изб.
Природа подчиняет себе человека. Громадные пространства делают равнодушными нас.
В светлых глазах северян как будто отражена печаль больших пространств.
Что может расцвести на них? Когда? Где яркость, с которой может соперничать искусство северян?
И вот наша живопись боится ярких красок, боится солнца.
Мы рассматриваем ее, как что-то особое, то, что вяжется только с тусклым светом и тусклым умом, лишенным остроумия.
Мы премируем безнадежность только потому, что лишены надежды.
Картины показывают нам серое, мокрое, мы даже во сне не видели энергичных очертаний, энергичного рисунка.
Мы лишь развлекаемся, и это похоже на кривую улыбку, когда нам показывают натуральное месиво из дождя и грязи.
Судьи принимают вещь, которая не пугает их, вещь, в которой все превращено в жвачку.
Я помню девушку. Она была татарка, и ее звали Хасанэ. Она подошла к мольберту, взяла уголь, нанесла рисунок и взялась за краски.
В движениях ее рук, ее тела была грация, и холст начал покрываться ритмично-гармоничными пятнами.
А Мамед Али, которому наскучило рисовать спичечные коробки в перспективе, подошел к группе товарищей и, указывая на крошки тусклых красок, сказал: "Как же Вы не видите, там тишина" - он поводил рукой над группой предметов: кавказская ваза, густо-красная ткань, маленький кувшинчик, темно-зеленые тона фона.
"Там тишина" - сказал он.
Поистине устами бывшего бандита говорило истинное чувство!
Но это не для большой дороги. На ней бредут калеки и просят милостыню.



<<< - 154 - >>>

©  Валерия Шахбазова 2006 -





Хостинг от uCoz