|
Сборник материалов по истории украинско-русского рода XVI-XX вв.
Лора показывает нам крабов, посаженных в банки. Потом Лорин папа 22, усадив меня
на стул в своем кабинете, стукает по ноге пониже коленки и от этого нога подскакивает.
На обратном пути Натя говорит, что я нервный. Я - очень горд этим новым, непонятным качеством,
и Лита мне завидует: "У, ты какой!" - говорит она.
Мы бродим по лесам, выросшим на камнях, высоко над морем, лазаем по серому граниту. В проливах
между шхер, делая крутые повороты, бегут пароходы. Под нашими ногами - пушистый зеленый мох и хвоя.
На людном берегу я учусь плавать, держась за какие-то шесты, а невдали от меня с высокой сквозной
вышки, с разбегу вниз прыгают взрослые счастливцы.
Мы возвращаемся из лютеранской церкви, где все бело и скучно. У меня в руке маленький гном,
сделанный из толстых шерстяных ниток, в красной шапке, красных штанах и в белых чулках.
В этот же день, снедаемый глубокой завистью, в пылу ссоры, я ломаю о порог нашего дома Литину
лодку из коры, сделанную знакомым русским, и на меня спокойно, серьезно и с осуждением смотрят
глаза этого человека.
Мы всходим на гору - там праздник и большая нарядная толпа. Смотрим народные танцы, нас осыпают
конфетти, мы участвуем в лотерее, и Лита получает гипсовый круг с профилем финского писателя,
а мне достается постыдная катушка белых ниток.
Мы идем на берег. С пристани утром отошел пароход, весь украшенный разноцветными флажками и
перегруженный людьми.
Потянувшись за любимыми водорослями, которые хлопают пузырьками, если нажать, я соскальзываю
с мокрого валуна и в праздничном костюме барахтаюсь в темной и холодной воде. Меня вытаскивают,
меня бранят, надо мной смеются и Натя, и Лита, и Лизавета Михайловна. Я стою мокрый, и с меня
ручьями бежит вода.
Потом я долго сижу голый, закутанный в Натину шаль. Большая тень от утеса легла на берег и на
воду.
Из-за острова напротив выходит пароход, украшенный разноцветными флажками. На нем играет
духовой оркестр: это финны возвращаются с прогулки вдоль шхер. Мне хочется, как всегда, помахать
пароходу рукой, но я вспоминаю, что я сижу голый и прячу голову в колени.
Все это мелькает передо мной, как цветные стекла в трубочке калейдоскопа, и, повернув его еще раз,
я вижу: на большой луговине, обрамленной хмурым лесом, мы, трое, заблудившиеся и ищущие тропинку.
Стадо коров выступает из-за высоких елей, и старуха финка указывает нам дорогу обратно.
Остров и рыцарь
В утреннем тумане Рига лежит позади и над низким берегом - высокие шпили, зубчатая башня замка,
а ближе к окраинам - фабричные корпуса и трубы, и то слева, то справа от нас корпуса судов,
стоящих на якорях. За маяком пропадают берега устья, пропадают вообще берега, и море одно плещется,
меняя цвета, все в отсветах неба, с быстрыми тенями чаек, то нежное, слабо-голубое, то зелено-синее
с барашками. Мне кажется оно живым существом, необычайно близким, но иногда у него злое выражение,
иногда хмурое, иногда оно просто играет. За полдень мы проезжаем остров Руно 23, а кто-то на палубе
рассказывает про него страшную легенду.
Меня понемногу укачивает, а не хочется уходить с палубы. Ветер свежеет, солнце прячется, море
становится холодное, серое, чужое, качка все сильней, и к вечеру вдали возникает белый маяк и
узкая, чуть ли не в уровень с водой полоска земли. "Эзель" 24- произносит голос позади
меня и
продолжает по-немецки. Постепенно появляется рельеф, очертания города в силуэте садов. Аренсбург
имеет пристань в шести километрах от города на юго-западной косе, подходящей к морю лугом и
болотцами, вязким тенистым берегом с камышами. Но у пристани большая глубина. Там свободно
пристают крейсеры Балтийского флота. Вот два стоят по другую сторону мола, и матросы смотрят
вниз на нашу палубу и посмеиваются.
Нате много забот. Она не имеет опыта в дальних поездках и со всем справляется.
Говорит по-немецки и по-русски, с кем как, торгуется с извозчиками по московской привычке.
Ей надо быть бережливой и, хотя мы не маленькие, надо смотреть за нами и не потерять ни одной
вещи. К тому же у нее свои неприятности: Натя не выносит ветра, боится ружья и коров.
____________________
22 - Доктор Кащенко - прим. автора - известный детский невропатолог.
23 - о. Руно - немецкое название острова Муху, рядом с о. Сааремаа (о. Эзель).
24 - о. Эзель, в Балтийском море у берегов Эстонии, в советское время - о. Сааремаа.
|
|
|
Леонид Николаевич Хорошкевич. Воспоминания о 1907-1920 гг.
Пустынна
пристань, прямая через луг дорога, на лугу кое-где валуны и все. Налево и направо от косы - море.
Дорога подымается немного вверх, скрытый в зелени фруктовых садов, с окнами в ставнях,
с черепичными крышами появляется, аккуратный по-немецки, Аренсбург 25.
Наша пролетка гремит по
булыжной мостовой, и мне, убаюканному тряской, сумеречные, неизвестные сады рисуются
причудливыми формами.
Мы приезжали обычно в дни цветения жасмина. Я помню Морскую улицу. Дом молодого боцмана Курта.
Курт - шведская фамилия. Швеция недалеко. Когда замерзает залив, можно пройти на лыжах, а
летом яхты легко переплывают 200 километров.
У Курта на стеклянной веранде плакат - огромный белый пароход с русским торговым флагом
и красной ватерлинией. Это красавец и великан. Он выглядит живо, очертания его ясны, и я,
восхищенный, думаю, что никогда ничего нигде красивее этого не видал. В линиях выходит быстро.
Я развожу светло-голубую краску для неба. У горизонта оставляю белую бумагу. Крашу море легким
зеленовато-голубым и замазываю пароход густой черной краской. Не так, как на плакате, а так,
как видел встречные пароходы. От нечаянного затека воды у носа парохода получается красивая пена.
Я делаю надпись на вымпеле "Либава" 26. Но все-таки это не то! Искусство капризно
и требует опыта.
Папа говорит: "Надо рисовать с натуры". У меня свинка, я сижу в садике с подвязанной щекой, рисую
веточку жасмина в стакане. Получается бледно. Я рисую Натин затылок с косой, заплетенной сзади в
пучок и Натину щеку. Натя шьет. Потом меня прогоняют в дом. Свинку легко застудить.
А доблесть мальчишки разве не в шишках, царапинах и шрамах? И не в приключениях походной жизни?
Я делаю шалаш из камыша, чтобы в нем жить. У меня в шалаше палки, сабли, луки, лодки, протухшая
рыбешка и запасы кольраби. Я вооружен до зубов, но, когда мы вместе со старшими собираемся пойти
в город, мне говорят: "Оставь свои палки". И, если мне дорогой удается найти новую,
мне говорят: "Брось палку", или: "Не махай палкой".
В доме живет уж. У Литуси два цыпленка. Натя принесла утром и подарила ей. Натя купила и мне,
но из моего цыпленка растет курочка, похожая на петуха, страшно дикая и противная. Меня мало
занимают куры. Я любуюсь нарисованным пароходом, бегаю на лесопилку, собираю там толстую кору
и делаю маленькие лодки. Курт разрешил нам кататься на его плоскодонке по извилистой речке,
устье которой недалеко от нас. Мы с Литой правим шестами, и уходим в дальние экспедиции. Я думаю,
что длина маршрутов не превышала пятисот метров, Натя опять боится и ищет нас. Она боится, что
мы утонем, боится змей. Мелких ядовитых змей очень много в лесах Эзеля, особенно там, где орешники,
но у нашей речки на Морской - только ужи.
С папой все по-иному. Быть с ним - это значит: купаться в самом глубоком месте, учиться хорошо плавать
и нырять, никогда не хныкать, не приставать с просьбами, непрестанно знакомиться с взрослыми,
разговаривать о делах, о жизни, домах, яхтах и пароходах, вести себя, как мужчина, носить через
плечо его маленький фотоаппарат и складной штатив в чехле, не драться с Литой и никогда не уставать.
И все время ощущать радость от его ласкового покровительства.
Лишь бы не устать! Лишь бы не заболел живот! Тогда нехотя раскиснешь, и тогда только
Натя может сделать что-нибудь ласковое и нежное.
Папе не сидится на месте. Он привык быть с людьми, и у него все выходит само собой,
как будто он со всеми давно знаком. Я люблю смотреть, как по утрам он, надев пенснэ
с половинками стекол, достает из кармана "Справочник архитектора" или путеводитель
и углубится в чтение, но не надолго. Потом вложит пенснэ в футляр, щелкнув крышкой,
и уйдет, и мне кажется, что ему одиноко. Куда он уйдет? О, и здесь на острове у него
знакомые: и Бюнисы 27, и Бауэр, и Эмма Карловна, и Марья Карловна всегда ему рады.
И старушка Бюнис, болезнью прикованная к креслу, радостно шевелится, увидев его.
Бауэра я хорошо знаю. Он бывал у нас в московской квартире. У него магазин фотографических
принадлежностей "Все для фотографии". Он хорошо увеличивает и печатает папины снимки.
Папа его уважает, это видно по всему, ценит его знания и добросовестность, внимательно
слушает его советы по фотографии. Бауэр не обращает на нас с сестрой никакого внимания,
я даже думаю, что он не отличает нас по именам. Но мы-то его хорошо разглядели в щелку
двери, когда не решались войти в папин кабинет. На его розовой голове несколько рыжих волос,
его светло малиновый и толстенький нос увенчан золотыми очками. Он ходит в черном,
носит грязную манишку с черным галстуком, у него руки с золотистыми волосками,
а концы пальцев всегда в чем-то желтом. Наверное, он не может отмыть их от всяких химикалий.
Его зовут Вольдемар Рудольфович. Это имя часто произносится папой, и мы привыкли
считать его папиным приятелем. А Эмма Карловна и Марья Карловна!
Зимой они тоже что-то делают в магазине Бауэра. У папы хорошо получается,
когда он говорит, подражая сестрам Бюнис: "Пуря на Палтийском море!".
Обе они какие-то нескладные, крупные и угловатые.
Папины деловые знакомые очень неприятны. Чего стоят одни фамилии: Гарфункель 28,
Химикус 29, Гаген 30,
досадно, что с ними он проводит столько времени.
____________________
25 - г. Аренсбург - немецкое название города Курессаре на о. Сааремаа.
26 - Либава - г. Лиепая, портовый город Латвии.
27 - В Памятной книге Рязанской губернии (1914 г.) записан Бюнис Александр Карлович.
28 - Эдуард Осипович Гарфункель, Иван Иванович Розенблат и Натансон владели
агентурной конторой мануфактурных и галантерейных товаров в Городской части Москвы
в д. Хлудова на Ильинке. Справочная книга о лицах, получивших купеческие свидетельства
по 1 и 2 гильдиям. М. 1901.
Гарфункель Григорий Львович, купец 2-ой гильдии, жил в Сущевской части, 1-й Волконский пер., д. Фумагалли, торговал альбомами и кожаными изделиями.\\"Вся Москва" 1914 г.
На Селезневской, 13 - дорожные вещи.
29 - Химикус - в адрес - календаре "Вся Москва" за 1888 г.
записана Мария Николаевна Химикус, жена купца.
30 - Гагены Николай Николаевич и Эмиль Карлович. Первый в 1908 г. имел агентурную
коммерческую контору по продаже мануфактурного товара на Ильинке.
Второй, германский поданный, имел торговлю эфирными маслами и фруктовыми эссенциями на Суворовской ул.
|
|
|